Дневник Zари. Роман - Анна Синельникова

Этот монолог я записала полностью, хорошо под рукой всегда телефон с диктофоном. Видения исчезли. А я долго ещё лежала с открытыми глазами и не могла уснуть. Мысль была одна: «Сука, где мой сон, я же хочу спать…» Но сна не было. Было одно неразрывное небытие или бытие, я так и не могла разобрать, отделить эту темноту от тоски или наоборот. Но моё глубинное Я казалось удовлетворённым и ласково мурлыкало внутри. Я уснула.

Оголтелое высилось море,Будто чудилось – всё иное.И бутоны качались в такт,Обнажая за шагом шаг.

Прогоняющий солнце, он здесь.

Глава 16

Серж Нерванов. Любовь

Угадывай. Закрой глаза и угадывай.

Сука, любовь ты где?

Из всей компании, конечно, очень выделялся Серёженька Нерванов, он был чрезвычайно милым, ласковым, внимательным и улыбчивым мальчиком. Казалось, что эта улыбка как гримаса боли застыла на его лице с детства.

Как-то мы ехали домой с концерта, Серёженька был пьян, пьян так, что с трудом держался на ногах. Доставить его домой было просто необходимо.

И вот мы мчались на скорости около 80 км/ч по широкому проспекту нашего замечательного города, в машине играла музыка каких-то местных андеграундных коллективов. Как вдруг, Серёжа с радостным криком «сестра», закрыл сзади мне глаза руками.

Знаете, я как в любом индийском кино, была предельно счастлива внезапному появлению брата. И даже где-то глубоко внутри у меня заиграла индийская мелодия радости и благоденствия по этому поводу, если бы не раздался тревожный «Та-дам» и все эти радости не прервал, тот факт, что дороги, я больше не видела. Светофоров, пешеходов, других автомобилей, случайных ям и не случайных отбойников никто не отменял. Думаю этого не смог бы сделать даже Серёженька при всей его благостной энергетике. После нескольких секунд неповторимой радости от присутствия вновь названного брата, мне удалось освободиться от его рук. И дорога побежала вперёд всё с той же радостью и печалью, уводя нас всё дальше от этого эмоционального всплеска. Но эти мгновения, я не забуду никогда, брат!

Глава 17

Расшатано сознание

Было раннее утро, и тут сквозь шум закипавшего чайника, я услышала музыку, нет, это была не просто музыка, я услышала, как поют ангелы…

Сделать я ничего не могла, они пели, а я слушала их чудесное пение…

Как хорошо насладиться одиночеством, и люди даже на время могут стать в радость, а то и в благодать, улыбаешься, шутишь и, думаешь, как бы по-быстрому опять сбежать от вас, залезть в ту тёмную дыру непонимания и не подавать признаков жизни. Вот то-то, и жить по полной на самом то деле, вот оно счастье, знать, что есть укромный уголок, в который можно свернуться, и никто не достанет… Эх…

«Ищите, и обрящете, толцыте, и отверзется» (ищите, и найдете; стучите, и вам откроют).

В Евангелии от Матфея (гл. 7, ст. 7—8) сказано (рус. пер.): «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».

Глава 18

Мама

Мама! Она передала нам свою любовь, и мы стали сильней. Только с любовью человек становится сильней, она может вытащить его из самой заскорузлой пропасти, только искренняя любовь.

Это к ней, к маме мы можем придти и принести себя, таким как есть, разбитым, униженным и отчаявшимся. Она примет и ничего не скажет. Примет тебя таким, какой ты есть и никогда не откажется. Не скажет: «Приходи потом, сейчас не то время». А просто согреет тебя. Согреет участием или простой беседой о том, о сём. Ты не узнаешь, что таится в глубине её души, но она примет тебя, таким, какой ты есть сейчас, был когда-то и будешь потом. Примет вот таким всем сразу и прошлым, и будущим, и настоящим, испытать такую целостность себя бесценный дар. Спасибо матерям, спасибо вам, спасибо вам за всё! Берегите своих мам!

И вот я бреду, мне некуда больше идти… Я чувствую себя нелепым недельным котёнком с закрытыми глазами, который тычется всюду своим тёплым розовым носиком, и пытается так нащупать материнское тепло. А мамы нету. Он не найдёт её. Враждебность кругом. Грубые чужие руки, слова, поступки, металлические слова будут откидывать его, а он будет тыкаться и искать… Того, чего уже не может быть. И ты тоже уже чувствуешь, ощущаешь изнутри враждебность ко всему.

Я смотрю на него и плачу, невыразимая боль сковывает сердце, сознание. И пусть кричать от отчаяния бесполезно. Больше ничего нет, всё заволокло отчаяние…

Нет больше точки соприкосновения с этим миром, тебя никто не примет. Значит и тебя уже как бы нет. Никто не взглянет на тебя с ни чем не объяснимой искренней любовью. Внимание любви создаёт наш образ в этой реальности, наши чёткие, уверенные границы.

А тут ты летишь, так, воздушный шарик – то ли свободен, то ли на хрен никому не нужен. Что делать? Можно красиво лететь, гореть и песни петь…

Жизнь мимолётна, от земли до неба. Нарисуй себя таким, каким ты хочешь.

Глава 19

Счастье

Мы были у Джанкоя. Вместе. Я видела потусторонний голубоватый свет его глаз, его улыбка вселяла в меня безграничное доверие. Даже, когда он внезапно, вытащил из воздуха яблоко, такое зелёное с красным бочком, я ничего не заподозрила, он протянул его мне:

– Хочешь?

– Да! Мытое?

– Что ты, конечно, – его тон не оставлял и тени сомнений.

Я откусила яблоко…

И вот.

Я вдыхаю аромат счастья, попробуйте, очень аппетитно…

Возможно, это была блажь, просто блажь…

Не важно, что ты скажешь, важен код и что там в нём зашифровано.

Внезапно он почувствовал, что столкнулся с чем-то более невообразимо страшным, чем он мог себе представить, чем он сам…

– Это оправдание, я тебе придумала, Джанкой! Нельзя пользоваться чужими задумками!

игравспышки окровавленного лета,осторожней, чуть дыша,я испытываю где-томой чужой воздушный шар…

я испытываю нежностькак огромный скромный дар…

я играю поминутно,я оглядываюсь вдаль,вот и встречу это утро,и рвану с груди медаль.

я искала безнадёжно,в небе много этих дыр,но испытываю сложность —выбрать нужный ориентир.

Неразрешённая ситуация, не разрешённая ситуация тянет потенциал. А надо так, чтоб потенциал танцевал! Танцевал! Потенциал танцевал!

Глава 20

Сизый дым

Сегодня снова у Пастора было многолюдно. Тут было полно знакомого и не очень знакомого мне народа. Суббота как-никак, вечер после концерта в местном рок-клубе неподалёку. Были люди из здешней андеграундной тусовки: Илья Крот, музыканты группы «Выживший Еж» Глеб Артист, Дон Хау, Женя Зайцев, известный режиссёр Миша Казаштан, Серж Нерванов, Ваня Трубач, Виталик Вентиль, Саша Молчалин, Дёма Крысолов, музыканты группы «Трон в небе» и «Малиновая истерия», Вася Герострат, Тима Дзынь или Дзен, кочевник или путешественник Матвей Фомин, отец Сергий почтил своим присутствием и много других малоизвестных мне персонажей.

Было весело, шумно, все смеялись, шутили.

Когда я только-только приехала, пастор чистил свежепойманную ночью рыбу. Рыбы было довольно много. Все внутренности рыб мгновенно поедали многочисленные коты и кошки. Никто из них не мог остаться голодным.

Пастор протянул мне уже изрядно окровавленный нож со словами:

– Ну, покажи, как истинная казачка, как чистить рыбу! – и довольно засиял.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– Ну, тогда тебя же замуж никто не возьмёт, раз ты рыбу чистить не хочешь и не можешь! – не унимался пастор.

– Вот и, слава Богу, нечего мне там делать, замужем-то, – улыбнулась я.

Люди были разные, все чем-то увлечённые и, несомненно, в чём-то иные. Каким-то потусторонним светом, слегка блеклым, но всё равно ослепляющим, светило радостное летнее солнце.

В какой-то момент я разговорилась с Доном Хау. Он был довольно туманным типом, верней в нём вроде бы ничего особенного не было, и люди часто о нём отзывались, как о добром и простом человеке, видимо, поэтому он любил напустить туману к своей нескромной личности. Запутать след, дело чести любого бирюка. Впрочем, поговорить с ним всегда было приятно. И сизый дым разговора струился между пальцев, я его черпала снова, и снова он уходил сквозь пальцы.

– Исус не носил никакого креста! Вот, какой был знак у Исуса? – в запале кричал разгорячённый Дон Хау.

– Он рисовал рыбку! – И Дон Хау сделал в воздухе движения рукой, как будто изображая, этот знак.

– Он проповедовал веру и спасение, но не строил никаких церквей, и прислуживать церковникам не призывал! Не было тогда такого! Не было!

Вот у меня друг был в юности, так он вены резал, чтобы в армию не пойти. А теперь – он кто? Батюшка он в местной церкви! Так, неужто, я должен идти к нему исповедоваться?! Причащаться?! Да, нет, уж, пусть он сам ко мне приходит, я ему может грехи и отпущу!